За пределами постсоветского пространства понятие «братского народа» нигде так активно не эксплуатируется, и вообще встречается редко. Но не то чтобы его совсем нет. И всё же термин это не научный, строгого значения у него не существует, толкования могут быть самыми разными.
Если попробовать его онаучить, отбросив пафосную риторику, то речь идёт о народах, которые говорят на одном языке (или, по крайней мере, на близкородственных языках), имеют общую историю (хотя бы в некоторой степени), общее культурное наследие (более или менее) и, возможно, общую религию (преимущественно).
Если вы начнёте искать примеры «братских народов» в большом мире, первыми, на кого вы наткнётесь, с большой долей вероятности будут португальцы и бразильцы. Они так и называют друг друга – «país irmão», буквально «братская страна». Но если для белых бразильцев португальского происхождения Бразилия – это «большая Португалия», часть «португальского мира», то для «парду», бразильцев смешанного происхождения, которые составляют почти половину населения страны, а тем более для коренных народов или потомков чернокожих рабов это как минимум не совсем так. Кроме того, экономика Бразилии – одна из самых быстрорастущих в мире, тогда как Португалия стагнирует долгие годы. Поэтому, в отличие от многих других пар «метрополия – колония», скорее бразильцы смотрят на португальцев немного свысока, чем наоборот.
А ещё португальцы называют испанцев «nuestros hermanos», что буквально означает «наши братья», причём на испанском, в чём заложена некоторая доля иронии. Испанцы не пытаются говорить по-португальски, бывая в Португалии, тогда как от португальцев, которые посещают Испанию, ждут, что они будут говорить на испанском. Что, конечно, обижает португальцев, которые считают, что испанцы относятся к ним высокомерно и эгоцентрично. Почему, если они довольно легко переходят на испанский, испанцы не могут так же легко перейти на португальский? При всём при этом португальцы обижаются, если в большом мире их принимают за испанцев или говорят об их языке, как о подозрительно похожем на испанский.
Чехи и словаки, у которых был «непростой брак» и «тихий развод», тоже могут сказать о себе, как о «братских народах». Финны и шведы, норвежцы и датчане. Хотя исторически они представляли собой пары захватчиков и покорённых или более и менее развитых народов, они уже очень давно живут раздельно, находятся на одной ступеньке экономического и социального развития, поэтому от неравных отношений в прошлом остались разве что безобидные стереотипы и шуточки.
Во многих случаях во взаимоотношениях народов, которые подходят под описание «братских», будет если не «всё сложно», то наверняка «всё не так однозначно».
Хотя со стороны австрийцы и немцы воспринимаются как один народ, сами они себя считают очень разными и даже недолюбливают друг друга.
Что уж говорить про ирландцев и британцев! Как ни парадоксально, их тоже можно отнести к «братским» народам, учитывая многовековые связи, но из-за давней истории кровавой вражды, это отношения любви-ненависти. Британцы устраивали ирландцам геноцид, голод, депортации, аннексию территорий. Ирландцы отвечали им жестоким сопротивлением. Но всё же их культуры очень переплелись, ирландцы смирились с «англофикацией», использовав её как преимущество, ну и для многих ирландцев Британия долгое время была страной больших возможностей.
Но, пожалуй, самый любопытный и неожиданный пример «братства» народов – это отношения поляков и венгров. Ни общего, ни даже сколько-нибудь близкого языка, ни общих границ, разная история, но всё же между ними существует особенная дружба. Существует даже специальный День польско-венгерской дружбы, 23 марта, принятый парламентами двух стран. Говорят, кроме католицизма и традиций шляхты, этой дружбе немало способствовали горные хребты, которые отделяли два народа друг от друга, из-за чего они исторически не враждовали.
Фундамент этого ощущения «братства» был заложен в эпоху романтизма, антимонархических выступлений и борьбы европейских наций за независимость во время «Весны народов» 1848-1849 годов.
Такое братство по духу, братство в свободе, возможно, закладывается сейчас между беларусами и соседями, которые долгое время до этого были нам преимущественно немного чужими, плохо знакомыми, вроде бы близкими, но всё же далёкими: литовцами, поляками и украинцами. И оно сменит как бы «естественное» братство с россиянами – на самом деле, в значительной мере вынужденное, навязанное и неравное.
Только 17% россиян поддержали сейчас беларусов в их борьбе за свободу. Тогда как среди украинцев таких оказалось 43,5%.
Важно отметить, что среди сторонников Петра Порошенко, то есть людей, которых принято называть «Партией Майдана», борьбе беларусов сочувствует абсолютное большинство – 81,1%.
Мы попросили прокомментировать результаты соцопроса украинцев Евгения Лешана, журналиста, политика, бывшего народного депутата и ветерана войны на востоке Украины, выходца из Крыма.
«Известно, что в Украине достаточно сильны консервативные настроения, и формально они находят выражение в откровенно пророссийских патерналистских силах вроде ОПЗЖ и опосредованно пророссийских, основанных на агрессивной конспирологии и бытовом ультраправом популизме – таких как Партия Шария. Именно сторонники этих сил демонстрируют максимальную поддержку режима Лукашенко. Первые видят в нём “хозяина”, вторые скорее боятся победы “разрушителей стабильности”.
Показательно, что наиболее единодушное отношение к белорусским событиям демонстрируют сторонники Петра Порошенко и партии “Европейская солидарность” – при том, что сама партия тоже достаточно консервативна, её сторонники любят её не за это, а за проевропейский потенциал и связанные с ним вопросы прав человека и демократии. И хотя участники и спикеры белорусских протестов декларируют дружеское отношение к России и различным образом пытаются сигнализировать Путину, что они ему не враги – у проевропейских украинцев есть понимание, что сам факт массовых, не управляемых властью или агентами Москвы акций протеста, и перспектива свержения диктаторского режима несовместима с мировоззрением Путина и его представлениями о приемлемом ходе событий», – сказал Евгений Лешан.
Живущий в Украине белорусский журналист Максим Маханьков также отметил важность того, что сторонники Петра Порошенко в подавляющем большинстве поддержали беларусов.
«То, что электорат пророссийских, антидемократических, антизападных партий, значительное число жителей востока Украины поддержали авторитарного Лукашенко, а не белорусский народ, – тут ничего удивительного нет. В Украине уже давно и последовательно различные внутренние силы и агенты российского влияния пытаются дискредитировать западный вектор, защищая антизападные ценности и режимы. К тому же, Лукашенко все ещё остаётся довольно популярным политиком в Украине. Он уже много лет лидер опросов симпатий украинцев к мировым лидерам. Этот последний опрос показал, что большинство из тех 31%, кто поддержал Лукашенко, – это пророссийский электорат ОПЗЖ, Партии Шария, а также различные популисты.
Куда более важным и интересным представляется то, что патриотичные украинцы, электорат прозападных демократических партий как раз против Лукашенко, на стороне белорусского народа. Это свидетельствует об определённом переосмыслении событий в Беларуси здоровыми проукраинскими силами. Не секрет, что в начале протестов значительная часть “патриотического” и “прозападного” украинского электората всерьёз считала, что белорусская оппозиция “пророссийская”, что в Беларуси нет оппозиции, что это ставленники Кремля, и что протесты в Беларуси — это попытка России под видом переворота захватить Беларусь, поэтому, думали они, лучше уж пусть остаётся Лукашенко, как “меньшее зло” для Украины.
Но цифры последнего опроса показали, что украинские “патриоты” избавились от этих стереотипов относительно протестов в Беларуси и однозначно стали на сторону белорусского народа. Тем самым украинский народ проявил мудрость, показав, что демократия и свобода остаются для него важнейшими ценностями. И никакие краткосрочные геополитические соображения не могли и не могут быть основанием для попустительства агрессивным антидемократическим действиям авторитарного режима в Беларуси».
Как нам представляется, цифры этого соцопроса свидетельствуют прежде всего о том, что Майдан был прежде всего проявлением борьбы за свободу. И эта борьба за свободу сейчас чужда не только большинству россиян, но и тех, кто ассоциирует себя с ними. Поэтому ссылка на «братство» с Россией, которую часто делают (по понятным причинам) белорусские политики, противостоящие режиму Лукашенко, выглядит устаревшей и не вполне адекватной. Может быть, однажды это «братство» вернётся – как в описанных выше случаях. В нём будет «всё не так однозначно», но без неравенства и абьюза. А пока наши пути явно расходятся. Россияне в массе своей желают нам дальнейшей несвободы. Поэтому давайте лучше узнавать тех, кто нам сочувствует, несмотря на то, что мы говорим на разных языках и не очень хорошо знаем друг друга.
Дмитрий Галко, Susviet.World
